Материалы«Дом мой домом молитвы наречется. Свт

„Храм Мой, храм молитвы наречется".

(Матф. 21, 13)

Так радостно поет св. Церковь в день великого праздника Входа во храм Пресвятой Богородицы, который мы совершаем торжественно 21-го ноября по нашему православному календарю.

Кто этот «храм одушевленный»?

Это - Пречистая Отроковица Мария, Которая в нежном трехлетнем возрасте была введена своими благочестивыми родителями Иоакимом и Анною, согласно данному ими обету, в Иерусалимский храм.

Зачем и для чего?

«Тому уготоватися в Божественное жилище», то есть, для того, чтобы «воспитавшись во Святая Святых» стать достойной Божественного вселения, стать Материю нашего Господа и Спасителя.

Постоянно пребывая в тишине храма, в непрестанной, ничем не развлекаемой молитве и Богосозерцании, Она скоро созрела для того, чтобы сделаться «вместилищем Невместимаго» - стать чудесной Виновницей нашего спасения чрез сверхъестественное воплощение от Нее Сына Божия - Господа нашего Иисуса Христа.

Так вот, следовательно, каково огромное воспитательное значение храма Божия! Он делает людей святыми, достойными вселения в них Самого Бога. Но, если такое значение имел храм ветхозаветный, бывший только «сенью грядущих благ», по выражению св. Апостола Павла (Евр. 10, 1), то насколько выше и важнее - храм новозаветный - сама «Благодать и Истина» (Иоан. 1, 17)!

Недаром богомудрые отцы наши называли храм «училищем благочестия». Нигде молитва не может быть столь горяча и действенна, как во храме, ибо там постоянно приносится Страшная Безкровная Жертва «о всех и за вся», там совершаются непрестанные моления от лица всех верующих, там - «самый воздух святой», по выражению одного из наших святителей.

«Поистине храм есть земное небо», говорит наш великий праведник св. Иоанн Кронштадтский: «ибо, где престол Божий, где страшныя таинства совершаются, где ангелы служат с человеками, где непрестанное славословие Вседержителя, там истинно небо и небо небесе. Итак, да входим в храм Божий, наипаче во Святое Святых, со страхом Божиим, с чистым сердцем, отложив страсти и все житейское попечение, и да стоим в нем с верою, благоговением, разумно, внимательно, с любовью и миром в сердце, да исходим обновленными, как бы небесными, да живем во святыне, свойственной небу, не связуясь житейскими похотями и сластями» («Моя Жизнь во Христе», том 2, стр. 65).

Таково ли отношение современных христиан к храму Божию, с такими ли чувствами и настроениями входят они в него, так ли ведут себя в нем и исходят из него действительно ли обновленными, «как бы небесными»?

Вот, например, мы - заграницей, таковы ли мы, так ли себя ведем?

Храмы мы строим. И надо признать, что ревность к этому у многих из нас, слава Богу, еще есть. Где бы ни поселились русские люди, в более или менее значительном числе, там почти всегда является мысль о сооружении храма. Так до сих пор, по крайней мере, было. И в этом и только в этом - залог нашего духовного возрождения, без которого не видать нам России - настоящей России, как ушей своих!

Храм - это небо на земле: в храме «силы небесныя с нами невидимо служат».

Храм это Дом Божий, это - дом молитвы.

Поэтому и приступать к делу постройки храма и вести ее, а затем и посещать храм, уже сооруженный, надо с молитвой и благоговением. Ничему земному, низменному, страстному здесь не должно быть места, ибо Храм это есть великая Святыня Божия .

Великое и торжественное, глубоко-умилительное и радостное священнодействие освящения храма (полным чином) должно быть совершаемо поэтому только над достойно -сооруженным храмом, с тем, чтобы он навсегда так и оставался православным храмом, без всякой мысли о какой-либо передаче или продаже его в неправославные руки, для какого-либо иного, земного его использования, что делают в наше время только современные гонители веры и Церкви - безбожные коммунисты и что является кощунством и святотатством.

Увы! Приходится признаться, что у многих русских людей уже утрачено ясное сознание святости храма Божия, и для многих он является почти что обыкновенным зданием, куда хоть и приходят молиться Богу, но не в этом видят единственную и самую главную цель его сооружения. Главное видят теперь во взаимообщении - встрече друг с другом, как в каком-то «клубе». Вот почему часто можно видеть перед храмом и вокруг храма больше людей, чем внутри самого храма, особенно в хорошую летнюю погоду. Тут знакомые встречаются друг с другом, сообщают друг другу последние новости, политические деятели обсуждают политические вопросы, торговцы обделывают свои торговые сделки и т. д. и т. д. И при этом многие без стеснения тут же, в непосредственной близости храма курят, так что табачный дым проносится иногда движением воздуха внутрь самого храма, смешиваясь с благоуханием кадильного фимиама. И весьма громко иной раз разговаривают совсем забывая, что тут же рядом в храме произносятся священные слова молитв и воспеваются священные песнопения, которые они могут заглушить своим шумным разговором.

Вот почему так ратуют теперь некоторые прихожане за сооружение под храмом нижнего помещения для таких «клубных» встреч и для развлечений молодежи - полуподвального помещения, которого в таком виде никогда не знали православные страны на протяжении всех веков христианства. Здание храма все свято, ибо самые стены его при освящении помазуются величайшей после Святых Даров Тела и Крови Христовых святыней - святым миром. В стенах храмового здания допустимы поэтому только святые слова молитв, священные песнопения и церковная проповедь - все то, что направлено к освящению и назиданию верующих, и нечего другого, что нарушало бы святость места и должное благоговение.

Но и внутри самого храма, и даже во время богослужения, многие в наше время как бы забывают, где они находятся и для чего пришли туда. Приходят иногда много позже начала богослужения и уходят ранее его окончания, ходя по храму неблагоговейно и производя шум, здороваясь и довольно громко разговаривая со знакомыми. Далеко не все теперь понимают, что в храм надо приходить и в соответствующей, вполне приличной одежде, ничем не смущающей и не коробящей взоры молящихся. Особенно это надо сказать относительно женщин и девиц, которые приходят иногда в храм донельзя неприлично одетыми, чтобы не сказать полураздетыми, и совершенно безобразно-накрашенными, не стесняясь иной раз в таком непристойном виде подходить даже к святой чаше для причащения.

Почти совсем забыт теперь древний церковный обычай, в силу которого мужчины и женщины не должны стоять в храме вперемешку, а мужчины должны занимать места в правой половине храма против иконы Христа-Спасителя, а женщины - в левой половине - против иконы Божией Матери, причем женщины должны быть в храме с покрытой головой.

Стыдно сказать, но в инославных храмах часто бывает гораздо больше благочиния и благоговения в этом отношении, чем во многих наших русских православных храмах! Может быть, отчасти это объясняется тем, что пастыри наши боятся потерять свою и так немногочисленную паству, делая соответствующие замечания и внушения. Но это все же - их непременный святой долг, за неисполнение которого они дадут ответ перед Богом. Можно ведь найти и соответствующую мягкую форму для подобного рода внушений, но оставлять этого так нельзя. Бог строго взыщет и с виновников и с попускающих такое кощунственное неуважение к святости храма.

«Бог поругаем не бывает» (Галат. 6,7).

В храмах все должно быть не произвольно и не как попало, а «благообразно и по чину» (1 Кор. 14, 40).

На нашей грешной земле, особенно в нынешнее время так исполненной всевозможных грехов и беззаконий и самых страшных и безобразных преступлений, Святый Храм Божий есть единственное место, где мы можем укрыться от бурь и непогод жизни, от всей житейской нравственной грязи и найти себе успокоение и мир душевный в молитвенном общении с Самим Богом, который Сам в нем невидимо пребывает, а потому все наше поведение в храме должно соответствовать его святости и величию.

В храм нужно входить благопристойно одетым, с духовной радостью, со смирением и кротостью, приходя к самому началу богослужения. Войдя в храм, сразу же встать на свое обычное место, сотворить молитвенно три поясных поклона (а в будни, как положено, три земных) и ни с кем не здороваясь особо, тем более за руку, сделать всем общий молчаливый поклон. Идти по храму надо тихо и спокойно, не озираясь по сторонам, а проходя перед Царскими Вратами, на мгновение перед ними остановиться и сделать поклон, осенив себя благоговейно крестным знамением. Креститься нужно по-настоящему, как полагается, а не как попало и небрежно, что, к сожалению, теперь вошло в моду, особенно у нашей светски-настроенной интеллигенции. Полагать на себе крестное знамение и творить поклоны нужно одновременно со служащими и со всеми молящимися, внимательно следя за богослужением и вслушиваясь в слова молитв и песнопений.

В церкви - богослужение общественное, и поэтому все должны молиться вместе со всеми и именно о том, о чем молится вся церковь. Что делают в храме другие, это не нужно замечать и за этим не следует наблюдать: нужно смотреть только за самим собой и молить Бога о прощении своих собственных грехов. Сидеть в храме допустимо только в случаях болезни или крайнего переутомления, упадка сил.

К св. Причащению нужно подходить с чувствами величайшего благоговения и смирения, скрестив на груди руки и отнюдь не крестясь перед чашей, чтобы как-нибудь нечаянно ее не задеть или не ударить (что случается). Причастившись, поцеловать чашу и, отойдя, выпить теплоту, вкусив частицу антидора. Из храма не уходить, не выслушав или не прочитав благодарственных после причащения молитв. Совершенно недопустимо женщинам и девицам причащаться, имея накрашенные губы: это - кощунственное оскорбление величайшей святыни св. Даров Тела и Крови Христовых.

В день св. Причащения не следует плевать, есть слишком много и упиваться спиртными напитками, и надо всячески вести себя благоговейно и благопристойно, дабы «честно соблюсти в себе Христа приятаго».

О, если бы все это соблюдалось нашими русскими людьми, как должно! Вся жизнь наша тогда бы преобразилась, стала иной, лучшей, и мы сподобились бы всепрощения и благоволения Божия, заслужив и спасение нашего несчастного страждущего Отечества, об избавлении которого от ига лютых безбожников мы только много разглагольствуем и на наших общественных и политических собраниях и в частных разговорах, но - увы! - реально ничего по-настоящему не делаем, чтобы привлечь к нам милость и благоволение Божие, без коих ничего доброго и ожидать нам нельзя, да и быть не может.

«Христианин без церкви, как рыба без воды, не может жить истинною жизнью », говорит наш великий праведник св. Иоанн Кронштадтский: «Церковь - его стихия» («Мысли о Церкви, стр. 114).

Вот и усвоим себе получше и покрепче такое понятие о церкви и, ревностно сооружая себе храмы Божии, будем помнить, для чего они строятся.

«В церкви мы вытрезвляемся от мiрскаго обаяния», так поясняет это тот же наш великий праведник: «от опьянения страстей и похотей житейских, просветляемся, освящаемся, очищаемся душами своими, к Богу приближаемся, с Богом соединяемся. Как должен быть достопочтен и достоин любви храм Божий, как любили его святые Божии человеки!»

Храмы Божии нужны нам для того, чтобы самим нам стать одушевленными храмами Божиими, в чем и состоит наше назначение - цель нашей жизни, как об этом нас ясно учит Слово Божие: «Не весте ли, яко Храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас?» (1 Кор. 3, 16).

Вот для чего мы и должны их строить, а не для чего бы то ни было другого, тем более - суетного, чисто-земного….

Будем помнить, что величайшее событие рождения в мiре Сына Божия, пришедшего на землю спасти человека, стало возможным только потому, что избранная славным орудием для этого чудесного события Чистая Отроковица была введена Своими родителями в храм Божий и получила воспитание в храме.

Как же после этого не любить нам храма Божия, не благоговеть перед его святыней трепетно и со страхом Божиим?!

«Братие, други!» - взывает к нам наш дивный праведник св. Иоанн: «Любите церковь: в церкви - ваша жизнь или ваша живая вода, бьющая непрестанным ключем из приснотекущаго источника Духа Святаго, - ваш мир, ваше очищение, освящение, исцеление, утешение, просвещение, ваша сила, помощь, ваша слава - в ней все высочайшие вечные интересы человека. О, какое благо церковь!» («Мысли о Церкви», стр. 20).

Валентина Лушникова

«Храм мой, храмом молитвы наречётся»…

рассказ

Весна в том году в Петербурге была ранняя. Снег на улицах растаял быстро. Несколько дней стояла теплая погода, а после ледохода по Неве, ночью разразился шторм. Небесная хлябь обрушилась на город дождём со снегом. Холодный северный ветер свистел по улицам и переулкам, разгоняя случайных прохожих по домам. С Ладоги шла большая вода. Река дыбилась, испытывая гранит набережных на прочность. Но три золотых шпиля, три иглы, устремлённые в небо: Петропавловского собора, Адмиралтейства и Михайловского замка - твёрдо стояли на своём посту и заклинали разбушевавшуюся стихию успокоиться. Ближе к рассвету буря стала стихать. Когда ветер успокоился, вместе с осторожным рассветом на город опустился туман.

Вслед за хмурым утром пришёл день. Пробираясь сквозь серые тучи, солнце посылало на город мягкий свет. Санкт-Петербург приобрел чёткие очертания, очаровывая людей совершенством городских пейзажей. Утро наполнило улицы пешеходами и машинами. «Медный всадник» «принял» первых посетителей. С набережной туристам открылся великолепный вид на правый Невы берег с Ростральными колоннами и Петропавловской крепостью, а на левом берегу за памятником Петру Первому, исполином встал Исаакиевский собор.

В Исаакие, в одном из символов Санкт-Петербурга, я впервые побывала, будучи ещё студенткой, в семидесятые годы прошлого века. С изумлением рассматривала тогда интерьеры главного храма России и слушала гида, рассказывающего о храме, людях и о событиях так, что рассказ поражал воображение.

Собор, построенный в ХIХ веке Огюстом Монферраном, и ныне олицетворяет собою силу и мощь Российской империи. Он и по сей день является одним из значительных сооружений в городе. Трудами многих тысяч людей построен уникальный город на Неве и возведён главный храм России, каменная книга, безмолвно повествующая о могуществе Бога и торжестве христианства. Памятником мастерам и строителям, их силе несломленного духа красуется город на Неве, где над историческими постройками центра доминирует Исаакиевский собор, как гимн Богу и человеческому труду.

Но история собора, также как история возникновения города Санкт-Петербурга, драматична. В течение 40 лет на строительстве храма ежегодно работало более 2 000 человек. Ещё 2 000 человек ежегодно работала в каменоломнях Карелии. Условия работы на стройке были тяжёлые. Воплощая художественное оформление грандиозного сооружения, художники тоже трудились на грани возможного.

Зодчий собора, сражаясь за дело своей жизни, смог в её конце поставить точку. Но любое на этом свете хрупко. Рок оставил отметину на Исаакие. Белый цвет мрамора, которым облицевали собор, со временем от перенасыщенного влагой воздуха начал постепенно приобретать всё более серые тона, и сооружение стало терять свою первоначальную воздушность. В конце жизни Монферран с горечью признался в ошибке. За счёт потемневших стен безупречное архитектурное сооружение подошло к концу строительства тяжеловато.

Архитектор скончался в год открытия Исаакиевского собора, в возрасте 72 лет. Он завещал похоронить себя под его сводами. Но ему, католику по вероисповеданию, в этой просьбе было отказано. Недаром великий и глухой музыкант Людвиг Ван Бетховен, вещи, казалось, несовместимые, в конце своей жизни воскликнул: «Жизнь есть трагедия. Ура!» Бетховен, также как и зодчий Исаакия Монферран, выстоял во всех трудных испытаниях, выпавших на долю, закаляя и совершенствуя душу. Они оба ушли в иной мир с чистой совестью. Главное задание на Земле от Всевышнего ими выполнено.

Но, не смотря на все преграды, жизнь продолжается и неустанными трудами многих людей человеческое общество медленными шагами движется вперёд, совершенствуясь. И возникает такое диво дивное, как бетховенские сонаты и симфонии, как Исаакиевский собор, как славный город Санкт-Петербург. Слушая экскурсовода в те далёкие для меня годы, я думала о возможности работать в Исаакиевском соборе, где всё вокруг сверкает и переливается дивными красками, а за красотами чудного храма безмолвно наличествуют его создатели, напоминая о своём подвиге.

Прожив в Петербурге более 30 лет, я много здесь видела удивительного и потрясающего красотой. Но иногда вспоминаю ту уникальную экскурсию, экскурсию в соборе и человека, рассказывающего так, словно читал замечательную поэму о людях.

Говорят, что все наши сокровенные желания и помыслы сбываются, если мы выучимся верить и ждать. Спустя более двух десятков лет, после того, как впервые побывала в Исаакиевском соборе, иду туда устраиваться на работу.

Летом наплыв туристов в Санкт-Петербург огромен. Большую популярность в городе имеет музей Исаакиевского собора. Число посетителей в нём исчисляется миллионами. До поздней осени в течение пяти месяцев (май - сентябрь), с утра до вечера он постоянно принимает всё новые и новые группы туристов. В связи с большим потоком людей, в собор временно берут дополнительное число экскурсоводов и контролёров.

Стоял холодный апрельский день. Солнышко только что пробилось сквозь тучку, оставив по солнечному зайчику на каждом золочёном куполе Исаакиевского собора, когда подошла к нему с южной стороны. После ночного дождя, отливая серебром, блестел на солнце мокрый асфальт. Постояла немного в сквере на Исаакиевской площади, рассматривая грандиозное сооружение и собираясь с мыслями на тот случай, если меня будут экзаменовать на экскурсовода. С рельефа на фронтоне над портиком, юный Христос тянет к людям руки. Справа от Богоматери стоит Иосиф. Их окружают пастухи и прорицатели, пришедшие поклониться Христу. Согбенные позы пришедших связаны единым движением в сторону Богоматери с Младенцем, указывая положением тел на явление истины на Землю. Читаю надпись на фронтоне: «Храм мой храмом молитвы наречётся»…

К южным воротам собора, через которые входят в музей туристы, поднялась по обласканным солнцем ступенькам из красного мрамора. Контролёр, узнав о цели посещения, объяснил, что служебный вход находится с северной стороны храма. Обошла сооружение с трех сторон и вновь поднялась по мраморным ступенькам. Ступени такие же, как и южные, но вид у них сумрачный. На них никогда не падает луч солнца. Объясняю охране цель визита и прошу пропустить меня в администрацию музея. Попутно спрашиваю разрешение осмотреть на северной стене храма уникальные рельефы: «Несение креста» и «Положение в гроб» - ваятеля Клодта, большого мастера в своём деле. У туристов, побывавших в Санкт-Петербурге, на долгое время остаётся в памяти Невский проспект, вместе с конями Клодта на Аничковым мосту. Работы мастера безупречны. Они приковывают взгляд, восхищая. Разглядывая детали рельефа на стене собора, думаю о людях, которым удалось оставить след на земле. Судьба умельцев не баловала. Чтобы поведать миру о жизни со всей полнотой мироощущения, преодолевая трудности, сил они положили много. Но дело, которое удается завершить, и есть высшая награда, которую земной человек редко получает при жизни. «Слава - солнце мёртвых», - так сказал знаменитый французский писатель Оноре де Бальзак, автор «Человеческой комедии», изображенной в его литературных трудах.

Переступив порог собора, лелею надежду, что меня могут взять экскурсоводом. Ранее я водила экскурсии по экспозициям в музее восковых фигур. Но мне отвечают, что экскурсоводами в Исаакий берут только искусствоведов. К такому ответу была готова и соглашаюсь работать на контроле. Тешу себя надеждой, что со временем всё может поменяться. Главное, что меня берут на работу. А там будет видно, что и как.

Выйдя из офиса, остановилась в центре храма, любуясь на богато убранный собор. Туристический сезон ещё не начался. Посетителей в зале было мало. В утренние часы, рассеянные по храму, люди терялись на его огромной территории. Собор казался пустым. С восточной стороны прямо передо мной блестел золотом резной алтарь, отделанный малахитом и лазуритом, с яркими мозаичными иконами. С огромного витража за открытыми царскими воротами, на меня пронзительно смотрел Воскресший Иисус Христос. Перекрестилась на изображение Спасителя и перевела взгляд вверх. С центрального нефа на помощь людям летела Богоматерь в окружении святых. В сводах купола, одна за другой являлись многофигурные росписи на библейские сюжеты художников Бруни и Брюллова, объединённые единым ритмом в одно действие. Красота собора приковывала взгляд и завораживала. Уходить не хотелось, но, переведя взгляд в сторону, увидела, как из офиса вышел мой будущий начальник охраны, и, стушевавшись, поспешила к выходу. После собеседования я забыла попросить разрешение на осмотр музея. Уходя, задержалась у южных ворот храма, разглядывая бронзовый барельеф на тему битвы Александра Невского со шведами.

В Санкт-Петербурге живу на улице Рубинштейна. Это центральный район города, самое его сердце. Путь от дома до музея Исаакиевского собора занимает у меня приблизительно 25 минут. В утренние часы, когда «час пик» уже прошёл, народу в городе мало. Я наслаждаюсь тишиной и красотой города, над которым встаёт солнце. Шагнув в ХХI век, пышным карнавальным шествием отпраздновала северная столица России свой 300-летний юбилей. После городского праздника, ещё более помолодевшая, она, как и встарь, ловит на себе восхищённые взгляды. Утренний летний ветерок приятно холодит мне лицо. На моих ногах удобные спортивные тапочки, купленные в Тель-Авиве за 200 $. Как сказал продавец обуви, точно такие же, какие покупает себе знаменитая теннисистка Штефи Графт. Идти в них сущее удовольствие. Нога как в бархате: нигде не трёт, не жмёт. Такие тапочки, мечта любого пешехода. Предпочитаю носить их всё теплое время года, с сожалением расставаясь на зиму.

Вступившему на Исаакиевскую площадь грандиозный собор является взору сразу, вместе со звуками, напоминающими отдалённый морской прибой. Огромное здание окружают 48 монолитных колонн из красного мрамора, ростом по 17 метров каждая, с четырёх сторон образуя портики. И, кажется, что не ты идёшь к храму, а он сам огромными колоннами шагает к тебе навстречу, увеличиваясь в размерах и уменьшая в росте человека.

На втором ярусе здания ещё 24 колонны несколько меньшего размера поддерживают удлинённый золочёный купол. У его основания приземлились фигуры ангелов с благословляющими жестами, беря всех вокруг под защиту и покровительство. Гигантские рельефы на фронтонах портиков несут смысловое содержание возведённого собора. По углам фронтонов стоят 12 фигур Апостолов, с неистовыми жестами, словно предостерегая от людей от грехопадения. Четыре лёгкие колокольни на кровле здания, светясь золотом шатров, окружают центральный купол. Отзываясь на эфирное дуновение, они как будто звучат еле слышным колокольным звоном, наполняя музыкальными звуками воздух вокруг. Крышу храма по углам завершают крылатые фигуры ангелов со светильниками. Они придают зданию стройность, ставя массивное сооружение на крыло.

Приблизившись к собору, вижу, что на царственных колоннах собора кое - где остались отметины вражеских снарядов времён Великой Отечественной. После войны их реставрировать не стали, а оставили как «шрамы войны», в память о мужестве жителей города, не сдавших город неприятелю. Враги, окружившие город, прямой наводкой по Исаакию не били. Поэтому в народе жила молва, что собор охраняют апостолы на кровле и ангелы, приземлившиеся у основания купола. Теперь и храм, как ветеран войны носит на своём теле отметины, каждая из которых, словно медаль за отвагу.

Фашистская Германия планировала захватить город на Неве быстро. Но гордый и красивый Петербург, голодный и холодный, прожил в осаде более 2 лет, но не сдался на милость победителям. Обозлённый мужеством солдат и городских жителей, Гитлер поклялся захватить город и стереть его с лица земли. Но в те лихие годы восстал из пепла русский народ. Петербург отстаивали не только живые, но и мертвые солдаты в окопах, вместе канувшими в лету строителями города. Отстаивали вместе с Богородицей. Икону Казанской Божьей Матери обнесли на самолёте перед осадой города. Иначе феномен не сдавшегося Петербурга, тогда ещё Ленинграда, объяснить нельзя. 900 дней и ночей фашисты не смогли одолеть полуголодных защитников, которым не хватало даже оружия. Ополченцы добывали автоматы в рукопашном бою у противника. Город, расположенный на ровной как стол местности, и потому открытый для наступления со всех сторон, не смогли взять враги, окружившие его и вооружённые по последнему слову техники. Небеса берут под защиту то, что творится на Земле по Божьему благословению. И тогда происходит невероятное: полчища тёмных врагов не могут одолеть более слабые по земным меркам силы. Так было не раз. Вспомним незабвенного воина Александра Невского, который не знал поражений в сражениях, охраняя рубежи родины. Но истинная сила праведного Александра Невского в другом. Талантливый полководец, стратег, тонкий и мужественный дипломат, он согласился на плен в орде, дав тем самым противнику гарантию, что русские не пойдут на татар войной. За это время Россия получила возможность мирно жить и окрепнуть.

Православный Исаакиевский собор действовал после смерти зодчего ровно 70 лет. До 28 июня 1928 года, до того времени, когда советское правительство издало указ, по которому здание собора переходило в ведение «Главнауки» в качестве музейного памятника. Спустя десятилетия, предвидя сложную судьбу своего детища и защищая от посягательств на святое место, Огюст Монферран начертал на южном фронтоне собора: «Храм мой храмом молитвы назовётся»…

Но собор всё-таки закрыли и вывезли из него огромное количество ценностей и церковной утвари. В здании провели исследовательские работы и установили, что собор на своем фундаменте стоит прочно. Открылся он после небольших реставрационных работ уже как музей в 1931 году и сразу стал иметь широкую популярность. В том же году к центру его купола подвесили маятник Фуко, медный шар весом 56 кг, на тросе длиной 95 метров. Он демонстрировал посетителям вращение земли вокруг своей оси.

17 июня 1990 года, в «Неделю всех святых, в земле Российской просиявших», после долгого перерыва в Исаакиевском соборе вновь прошла первая церковная служба. Божественную Литургию в соборе совершил Святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй. К этому замечательному событию маятник Фуко из храма изъяли, а к центру купола вернули голубя, олицетворяющего святой дух, который занял свое прежнее место. С этого дня собор работает одновременно и как музей, и как храм. В левом пределе, освещённом в честь великомученицы Екатерины, по выходным дням стали собираться на церковную службу верующие люди. В это время центральная часть храма и правый его придел принимают туристов. В остальные дни, собор работает как музей. Но по большим престольным праздникам музей закрывается. В главном алтаре Исаакиевского собора торжественно идёт православная служба.

Каждое утро, приходя на работу, я вхожу в ворота за северным портиком храма. Собор открывается в десять часов, но все его работники приходят к девяти часам. Час времени до начала трудового дня в храме пролетает незаметно. В огромном здании работает закон места и времени, заставляя его бежать быстрее.

Моя работа заключается в том, чтобы организовывать группы из людей, прошедших контроль, и передавать их экскурсоводам. Работаю в паре с постоянным работником, Раисой Ивановной. Это женщина пенсионного возраста, высокая и худощавая. Она приходит на работу в светлом платье и ажурной вязаной шляпке. Потом переодевается в служебную форму с красным пиджаком. У меня униформы нет. Я хожу на работу в белой одежде.

Народу в собор идёт много. Работая вдвоём, мы едва поспеваем за большим потоком людей, которые входят в музей через десять турникетов на контроле. Но общается со мной моя сотрудница неохотно. Да что неохотно? Мягко сказано. Вернее, совсем не разговаривает. В те небольшие промежутки времени, когда поток людей ослабевает, и мы присаживаемся на стулья, она молчит. Расспросить её о чём-то невозможно. У неё на всё один ответ: «Не знаю». Пробую поговорить с ней на тему живописи. В ответ: «Я не разбираюсь». Смотрю по сторонам. Любуюсь красотами богато украшенного храма. На колонне у входа, чуть правее западных ворот живописное панно «Рождество Христово»: Богородица склонилась над новорожденным младенцем. От иконы веет спокойствием и умиротворением. А моей душе не по себе от упорного молчания моей коллеги. И так из дня в день. Но однажды коллега разговорилась со мной и поведала свою печальную историю. Ранее Раиса Ивановна занимала в соборе должность главного бухгалтера. После того как пережила трагедию, похоронив дочь, работать на прежнем месте не смогла. Закончив рассказ, снова замкнулась. Мне от её молчания плохо. Да и ей, по-видимому, не совсем хорошо. В соборе иконы и скульптура разговаривают с людьми. Около меня трудиться живая женщина, безмолвствующая, как каменная. Обстановка на рабочем месте такая, как будто меня за что-то наказали. За что?! Непонятно.

Как-то утром по пути на работу встретила молодую женщину, бывшую учительницу, работавшую в музее смотрителем. На ней была униформа музея. Она только что получила её из ателье. Разговариваю с ней, но беседа в лад не строится. В храме увидела, как моя спутница подбежала к начальнику охраны и стояла около него, смиренно опустив голову. Усмехнулась про себя: фаворитка. Ещё недавно она работала, так же как и я, на входе, организуя группы людей для экскурсий, после того как туристы прошли контроль. А вот уже ходит по залу, в униформе музея, между посетителями, непосредственно в зале собора, наблюдая за порядком. Разница между той и нашей работой у входа в музей, большая. Наша напряжённая.

Контингент обслуживающего персонала музея за счёт своего возраста, разный. В основном женщины, бывшие педагоги, люди по своей профессии контактные. Но никто из них не спешил пообщаться со мной. На мои попытки поговорить коллеги отвечали односложно. Общались со мной странно. Подойдут, скажут пару слов и уходят, словно разочаровала в чём-то. Для меня это неестественно. Я по характеру - лидер. Общение по касательной, мне непонятно. Работу в своей жизни меняла много раз. Каждый раз возглавляла коллектив, в котором умела построить деловые отношения с сотрудниками. Теперь - рядовой работник, которого коллеги почему-то отторгают. Мучительно пытаюсь понять, что во мне не так? Пытаюсь посмотреть на себя и ситуацию с разных сторон. И не вижу причин, по которым меня игнорируют.

Через месяц совместной работы у входа, мою молчаливую сотрудницу переводят смотрителем на колоннаду собора. Расставаясь со мной, она неожиданно произносит речь, объясняя мне, почему на новом месте работать лучше. Смотрю на неё и не верю своим ушам. Оказывается, моя напарница умеет много говорить. Объявляет Раиса Ивановна решение об уходе с показной радостью, но чувствую, что коллега идёт на другое место работы неохотно. Может быть, она не хочет идти на колоннаду, потому что туда трудно подниматься. Каждое утро нужно одолеть по винтовой каменной лестнице 365 ступенек вверх, а женщина не молода.

В пару со мной ставят энергичную женщину лет пятидесяти, бывшую учительницу младших классов. Её зовут Зинаида. Имя почему-то без отчества. Общением она меня тоже не жалует. Ухитряется глядеть на меня сверху вниз, словно я недостойна, находиться рядом с ней. Сразу отмечаю, что женщина проворная. Работает хорошо, если не сказать, жёстко. «Хватает» людей на входе, и сразу заставляет их двигаться в нужном направлении. Этим она несколько огорошивает людей, которые, переступив порог величественного собора, и так робеют. Я поступаю иначе: даю людям возможность несколько секунд оглядеться. Ко мне подходит одна из сотрудниц и говорит, указывая на Зинаиду: «Ловко работает». Удивлённо смотрю на неё. Сей «жест» мне непонятен. Работает моя коллега расторопно, но я не отстаю.

Это случилось вдруг. В промежутке короткого времени, когда около нас нет туристов, напарница срывается на меня в крик. Вижу открытый рот и искаженное в гневе лицо. В мой адрес идут оскорбления, неизвестно почему и за что. На какое-то время я глохну и не понимаю смысла того, что она кричит. Только ощущаю, что орёт, орёт грубо и неприлично. Мне не по себе. Не зная, как поступить, молчу. Ссориться в соборе? Для меня это невозможно. Экскурсовод с улицы вводит новую группу людей, и крики прекращаются. Мы снова работаем, но теперь иногда ловлю в свою сторону злобные взгляды Зинаиды. За что? Непонятно…

Вошёл начальник контрольно-пропускной службы. Под впечатлением прожитых неприятных минут спрашиваю:

Почему на меня кричат? - и получаю непонятный ответ:

Не обращай внимания. Потом будете дружить.

Новый вопрос застрял на моих устах. Что всё это значит? Почему поддерживается нездоровая ситуация на рабочем месте? В храме! На меня с детства никто и никогда не кричал. Родители за всю жизнь меня ни разу не наказали. Как и со всяким взрослым человеком, позднее со мной случалось разное. Было и такое, когда меня пытались незаслуженно в чём-то обвинить. Но я всегда умела постоять за себя. Здесь ситуация иная: в соборе мы с Зинаидой делаем одно дело. Работаем слажено. Почему кричит?

Терроризирует меня коллега по работе день, потом второй, третий...

Когда Зина начинает на меня орать, я странным образом глохну и не понимаю смысла того, что несётся из её уст. Только вижу искажённое в злобе лицо. Но мне всё равно не по себе. Молчу, хотя ответ давно вертится на языке. Смотрю вверх. Позы статуй Пророков на восточных сводах храма беспокойны, движения порывисты. Как будто разгневанные святые грозят людям жестокой карой, наблюдая за безобразными внизу сценами. Иконы и скульптуры охраняют мир и покой Исаакия. Как могла возникнуть скандальная ситуация в соборе? Почему Зина не боится богохульничать? Но, главное, почему её не призовут к порядку? Около входных дверей с фрески «Переход израильтян через Чёрное море» Моисей властным жестом показывает соплеменникам на легионы египетских солдат, которых поглощает море. Сим красноречивым жестом, он напоминает, что зло наказуемо. А под фреской развёртывается иная драма. Меня унижает и оскорбляет коллега просто так, без причин. Ещё и ещё раз объясняю сама себе: мы работаем в храме, на святом месте, среди икон, величайших духовных ценностей. Базарная ругань здесь невозможна по сути нашего положения. И не перестаю удивляться, почему не одёрнут зарвавшуюся женщину?! Понимаю, что от меня чего-то ждут. Но что ждут?!!

Я терпела ругань Зинаиды и терялась в догадках. Самое первое, что приходило на ум: «Меня пытаются спровоцировать на ссору». Но зачем?! И почему?! Тяжело переживая Зинину ругань и бойкот со стороны сотрудников, внешне стараюсь быть спокойной, хотя это мне дается нелегко.

В обеденный перерыв я спустилась в подвал Исаакия, где находятся туалетные комнаты. Стояла у раковины и мыла руки, когда женский голос попросил меня: - Не оглядывайся и слушай. Зина не виновата. Это козёл заставляет её, тебя гнобить. Это он никому не разрешает с тобой разговаривать. Ждёт, когда ты прибежишь к нему с просьбой о помощи. Тогда он потащить тебя в уединённое место т….ть. Хочешь здесь работать, раздвигай ноги. И не строй из себя целку!... Не оборачиваясь, перебиваю невидимого собеседника:

Неужели никто не дал ему отпор?

Договорить мне не дают:

Много будешь знать, скоро состаришься! Стой, как стоишь! Я ушла. Простучали каблучки по каменному полу. Оглянулась. В двери мелькнул красный форменный пиджак. Поражённая молвой, остаюсь на месте и никак не могу прийти в себя. Вон оно что! Неужели такое возможно? В соборе!!! Потом, я же не молоденькая девочка, которой можно манипулировать, а взрослый человек, которому за сорок. Мой характер сформирован. Женщин, ищущих любовные приключения, видно сразу.

Сколько простояла так, потрясённая, не помню. Но когда сдвинулась с места, ощутила в теле лёгкость. С моих плеч свалился тяжкий груз неведения. Предупреждён, значит вооружён. Облегчённо вздохнула.

Не успела прийти на рабочее место, как Зина вновь набросилась на меня с руганью. Гляжу прямо ей в глаза и говорю давно заготовленную фразу:

Уважаемая, вы в соборе. Ведёте себя, как базарная баба на рынке. Постыдитесь!

И она замолчала. Вид у неё стал жалким. Лицо исказило гримаса плача: сейчас разрыдается. Смотрю на неё и думаю о том, почему не ответила скандалистке должным образом сразу, а позволила долго оскорблять себя. Ну да Бог с ней. Я отвернулась, а напарница куда-то побежала, оставив меня на рабочем месте одну. Краем глаза вижу, что к ней навстречу пошёл начальник охраны. Дальше наблюдать, не было времени. В дверь входили туристы…

В тот день Зинаида на рабочее место не вернулась. А на другой день её отправили продавать контрольные билеты на право сделать фотографию на колоннаде. Остаюсь у входных дверей одна. Вот когда мне пришлось нелегко. Вертелась, словно «белка в колесе». Удивительно, но я справилась с работой, которую мы раньше делали вдвоём. Сотрудники по-прежнему избегают общения со мной, но я так устаю на работе за день, что и думать об этом, нет времени.

Как-то воротилась в собор с обеда и вижу, что среди коллег по работе происходит какое-то движение. Все переговариваются друг с другом, решая какие-то вопросы. Спрашиваю о причине суматохи. Мне объясняют, что начальник охраны составляет списки людей, которые будут работать на колоннаде в белые ночи. Оплата идёт в двойном размере. Желающих подработать много. Контролёры договариваются друг с другом, кто с кем будет работать в паре. Но меня сотрудники присоединиться к ним не приглашают.

В конце рабочего дня начальник охраны сам подошёл ко мне. Рост у него чуть ниже среднего, но плечи очень широкие. Лицо улыбчивое. Взгляд ласковый. На вид ему лет пятьдесят пять. Но голова абсолютно седая. Он из бывших кадровых военных. Служил на флоте политруком. Предложил работу в ночную смену. Я отказалась. Он сверкнул очами:

Деньги не нужны?

Нужны. Но всех не заработаешь.

От подработки отказываюсь, но прислать человека в помощь к дверям на входе, не прошу. Лучше уж одной, чем придёт кто-то с оскорблениями.

На другой день в обеденный перерыв в столовой начальник охраны сел за мой стол. Вопросительно смотрю на него, предполагая, что он объявит, кто будет работать со мной в паре у дверей. Но он, как всегда, улыбаясь, говорит мне о новом поручение. Утром надо будет приходить на работу ещё на час раньше. Мне доверяют открывать собор. Нужно будет брать ключ на вахте, и отворять им северные ворота. В знак согласия, молча киваю головой, и он быстро уходит. После обеда меня ждал человек, который показал вход в собор через подвал, когда его двери закрыты.

Теперь прихожу на работу в собор к 8 часам. Задание мне нравится. Беру у охраны огромный ключ, сделанный ещё полтора века назад. Мне кажется, что я священнодействую, поворачивая ключ в двери. Потом спускаюсь в подвал и поднимаюсь через правый придел собора в алтарь, освящённый в честь Александра Невского. Перекрестившись, его прохожу быстро. Понимаю, что по своей принадлежности к женскому полу, находиться здесь не должна. Иду в зал и открываю огромный засов входной двери северных ворот. В храм сразу входит начальник охраны. В течение часа мы с ним в соборе одни. Я сижу за стойкой контрольного пункта у дверей, мой начальник - в зале. Он держится от меня на расстоянии, но всё время находиться в зоне моей видимости. Мы не разговариваем. С интересом рассматриваю всё вокруг. Стены и пол собора облицованы 14 сортами нежнейших оттенков мрамора. Благородные тона мраморной облицовки эффектно сочетаются с темной бронзой массивных дверей, с позолотой скульптур и с яркими красками росписей. Ближе к западной стене в высокой арке роспись «Видение пророка Изеркиля». Изеркиль яростно обличает грешников, которые в страхе жмутся к земле. Еще ближе к воротам фреска «Сотворение светил». В глубине нефа изображена грозная фигура Савоафа с воздетыми к небу руками.

Вопрос, зачем мне поручено открывать собор, если начальник приходит на работу одновременно со мной, излишен. Но перед его молчаливой атакой, я не чувствую себя беззащитной. Весь собор, с иконами и скульптурой, молча, поддерживают меня. Одинокий мужчина в зале храма, двигаясь от экспоната к экспонату, удаляется от меня, и на фоне интерьеров грандиозного собора, фигура его становиться всё меньше и меньше. Несмотря на бездействие, час времени пролетает быстро. Приходят другие сотрудники, и все мы расходимся по своим местам.

Потом было общее собрание, на котором хотела задать вопрос об оскорблениях, но промолчала. Унижать, в конце концов, перестали. Не задала вопрос и о помощи около дверей. Второго человека рядом со мной так и не поставили. Неожиданно мне объявляют, что я буду работать на колоннаде. Мы меняемся местами с Раисой Ивановной. Она возвращается на старое место к дверям южного входа. Понимая, что лишних вопросов здесь не задают, молча, соглашаюсь. Колоннада так колоннада. Только спрашиваю про служебный лифт. Отвечают, что лифта нет. Размышляю про себя о том, что в течение дня: утром и в обед нужно будет два раза одолеть 365 ступенек вверх. Лихо. Это туристы развлекаются, поднимаясь на колоннаду бегом по каменной винтовой лестнице. Такой вход на рабочее место, препятствие. Одолевать его нужно будет каждый день дважды. Успокаиваю себя тем, что обедать можно на колоннаде, не спускаясь вниз. Возьму еду из дома. Видно, у меня было расстроенное лицо, и заведующая экскурсионным отделом меня успокоила: «Я главная здесь, внизу, ты будешь главной наверху собора». И говорит мне о том, что в связи с переходом на другое место работы обязанность открывать храм, мне отменяют.

Утром следующего дня на колоннаду меня провожает начальник охраны. Вверх мы поднимаемся на служебном лифте. Оказывается, он существует! Странно только, почему мне не говорили про него до последней минуты? В лифте мы стоим с ним по разным сторонам и мой начальник, молча и с улыбкой смотрит на меня. Понимая, что ради минуты наедине с этим мужчиной и происходят все изменения вокруг меня, улыбнулась в ответ:

Хорошо, что есть лифт.

Мы быстро оказались наверху, внутри «барабана» второго яруса. Весь его пол завален строительным мусором и разным хламом. Никак не ожидала увидеть здесь такой хаос. Почему начальство не наведёт здесь порядок? За лето музей зарабатывает огромные деньги.

Через потайную дверь, выходим на обзорную площадку колоннады и обходим мои будущие владения. За массивными красными колоннами, огороженная по внешней стороне металлическим кованым прутом, дорожка по кругу. Её размеры: 1,5 метра шириной и приблизительно 70 метров длиной. Отсюда открывается великолепная панорама на город.

С юга Исаакиевская площадь. В центре - элегантный памятник Николаю Первому на вздыбленном коне.

С Запада, в ясную погоду можно наблюдать корабли на Финском заливе.

Северный фасад Исаакия обращён на площадь Декабристов. Отсюда восхитительный вид на Неву с «Медным всадником». По правую сторону, совсем близко в небо возносится Шпиль Адмиралтейства с корабликом наверху. Но сам архитектурный ансамбль не видно. Он прячется за деревьями Александровского сада.

Для оформления восточной части площади прекрасной рамой служит фасад особняка бывшего князя Лобанова-Ростоцкого. Но «картина» за ним, печальная. Вид с высоты на некрашеные крыши и облезлые стены домов с проходными дворами, портит городской пейзаж. Почему-то этот небольшой участок города не ремонтируется, и он остается грязным и неухоженным, идя в разрез с остальным великолепием центра Санкт-Петербурга.

Кроме меня на колоннаде постоянно находятся охранник и Зинаида, которая продаёт билеты на право сделать фото. Ещё женщина, которая торгует сувенирами. Свою кассу с билетами Зина расположила в служебной будке. Но там она не сидит, а торгует билетами стоя у навесной лестницы, у входа на обзорную площадку. Туристический сезон в полном разгаре. Народу идёт много. Фотоаппараты есть почти у всех туристов. Около Зины на подвесной лестнице над кровлей собора выстраивается длинная очередь. Проворно работать у неё пока не получается. Нет навыка в торговле. Но она старается никого не пропустить. Деньги за билеты она берёт со всех, но билет даёт не каждому. Иногда Зинаида уходит в рабочую будку и закрывается в ней. Считает деньги.

Теперь работаю целый день на ногах. Постоянно делаю круги по обзорной площадке. Смотрю за порядком. Главное, чтобы никто не вышел с обзорной площадки на кровлю, за ограждение кованым прутом. Бывают и такие любители приключений. Туристам, которые делают фото без билета, делаю замечание и прошу купить билет. Хозяйка сувенирной лавки и охранник, видя такие мои отношения с посетителями, советуют мне самой брать деньги с туристов. Возражаю, говорю, что не имею на это права. В ответ они заявляют мне в два голоса в унисон: «Ну и дура».

На моём прежнем месте работы у входных дверей был стул. Там можно было иногда присесть. Здесь отдохнуть негде. На колоннаде предусмотрена служебная будка с местом для сидения, но её занимает Зинаида. Вот где мне оказывают добрую службу мои удобные спортивные тапочки. Отдохнуть нет возможности, а ноги не болят. Делая многочисленные круги по колоннаде, невольно замечаю, что и охранник, и женщина торгующая сувенирами, берут с туристов деньги за билет на фото. Сделать замечание им, не могу. Скомпрометирую в глазах посетителей не только коллег, но и весь музей. Если сказать позже, они откажутся, прекрасно понимая, что поступают незаконно, так же как и Зинаида, которая не всем туристам отрывает билеты, оплатившим услугу за право на фото…

Ко мне на колоннаду поднялся начальник охраны. Он предложил мне экскурсию на обзорную площадку над главным куполом Исаакия. На маленькую колоколенку на самом верху собора. Обзорную площадку там сделали в 60 годы прошлого века, во время очередных реставрационных работ в храме. Такого рода вояж организуют только для знаменитых гостей города и работникам музея. Завтра утром нужно прийти к 8-ми часам. За час успеем побывать на главном куполе. Я согласилась.

Спустившись в обеденный перерыв вниз, зашла в офис, где меня записали на экскурсию. Оказалось, что кроме меня будет только ещё одна женщина, экскурсовод. Должно было быть две женщины, но вторая почему-то отказалась.

Уходя с работы, напомнила женщине-гиду, с которой меня записали на экскурсию, что завтра утром мы поднимемся на купол собора. И очень удивилась, когда та ответила, что у неё поменялись обстоятельства. На экскурсию она не придёт. От её слов мне стало неспокойно. Поход на купол собора вдвоем с начальником охраны, ничего доброго не предвещал.

Проведя целый день на ногах, ночью спала крепко. В пять утра проснулась от звонка будильника и почувствовала себя ещё более тревожно, чем вчера. Предчувствую, что идти на экскурсию вдвоём с начальником охраны не нужно. У меня горела голова. Ощущаю, как поднимается температура. Меня трясёт. Поставила под мышку термометр. 38, 5! Выпила валерьянку и аспирин и снова легла в постель, чтобы согреться. В 8 часов утра опять смерила температуру. Нормальная… Быстро начала собираться на работу…

В 9 часов утра в соборе ко мне подошёл начальник охраны и недовольным тоном спросил, почему я не пришла на экскурсию. О том, что не было и второй женщины-гида, он промолчал. Извиняюсь и объясняю, что утром плохо себя почувствовала. Он возмутился:

Почему не позвонила?

Удивилась:

Ко мне домой.

Помилуйте, откуда у меня ваш номер телефона?

Август в Петербурге редко бывает знойным. Постепенно уходит нежаркое северное лето. Деревья в Александровском саду начали набрасывать на себя осенние наряды. Число посетителей на колоннаде поубавилось. А в середине месяца Зинаиду с обзорной площадки перевели вниз. На неё кто-то нажаловался, что продавая билеты, она организует большие очереди. Вместе с ней колоннаду покинул и охранник. Билеты, которые продавала Зина, передали мне и предупредили, чтобы людей в очередь не выстраивала. Торгую билетами, не выходя из будки, периодически делая обход смотровой площадки.

В последние числа августа, в связи с наступлением нового учебного года, количество посетителей на колоннаде ещё уменьшилось. Уходит лето, а отношения по-доброму с контрольно-пропускной службой в соборе у меня так и не сложились. В обеденный перерыв, иногда общаюсь с экскурсоводами, которые охотно отвечают мне на вопросы о соборе. А утром, в обед и вечером, когда расходимся по домам, женский коллектив контрольно-пропускной службы держится вместе. Они постоянно болтают между собой, вместе о чём-то шепчутся, вместе смеются. Я существую отдельно. Но если что-то спрашиваю, мне отвечают. Сама себя успокаиваю. Значит и это должна пережить. Ничего страшного. Не блокада Ленинграда.

Осень в Петербург приходит стремительно. Она наступает на город сразу, принося с севера и с запада ненастье. Короткие августовские дни всё чаще разрешаются холодными дождями. Когда дует северный ветер, на колоннаде он пронизывает насквозь. Моя служебная будка находится с восточной стороны обзорной площадки. Но она дырявая и плохо защищает от холода и ветра. Женщина, которая торгует на северной стороне колоннады сувенирами, надела на себя меховую телогрейку и зимние сапоги. Я принесла на работу теплую куртку.

В один из ненастных дней, на колоннаду поднялся начальник охраны. Руководитель принёс мне добрую весть. Как всегда улыбаясь, он сообщил, что меня оставляют в соборе на постоянную работу, а в выходной день на колоннаде переоборудуют служебную будку. Поставят новую и теплую. Такую, чтобы не продувало.

И, действительно, как по волшебству, новая будка на колоннаде появилась. Её оборудовали всем необходимым: маленький стол, стул и телефон внутренней связи. Провели свет, поставили электрический обогреватель и начальник охраны, весело улыбаясь, вручил мне от нового помещения ключ, как залог моей новой работы, объявив, что я, «хозяйка новых апартаментов».

На дворе уже сентябрь. Ветры дуют всё чаще. Но служебная будка от холода, дождя и ветра защищает хорошо. Думаю о том, что посетителей на колоннаде зимой будет мало. В будке тепло. Буду брать на работу книгу.

А ещё через несколько дней ко мне опять подошёл начальник охраны и оповестил меня, что на следующей неделе я должна пойти на примерку в ателье. Как постоянному работнику, мне будут шить фирменный костюм.

В ателье пойти не успела. Ко мне подошла сотрудница и передала другую просьбу начальства: «Форму для меня шить пока не будут. В ателье не ходить». Спрашиваю:

Больше ничего не передавали?

Отвечает:

В свой предпоследний рабочий день в Исаакие, в обеденный перерыв подошла к заведующей экскурсионным отделом, которая в апреле месяце вела со мной переговоры о приёме на работу. Спросила о решение по поводу моей постоянной работы в соборе. Мне дважды её обещали. Ответ удивил:

Неизвестно…

Но завтра мой последний день работы по временному договору.

Получаю ещё один неопределенный ответ:

Ещё не вечер.

Понятно. От меня ждут ответных действий. Время до вечера есть. Я должна сделать первый шаг, дальше всё пойдёт по накатанной дорожке. Может быть, за «это» меня и оставят на работе в соборе. Если удовлетворю прихоти козла, с неизвестными фантазиями. Но маловероятно. Слишком долго держала его на расстоянии.

После нескольких ненастных дней, последний день сентября был на удивление теплым. Расставалась с Исаакиевским собором в хорошую погоду. Совсем по-летнему грело солнышко. Только деревья уже все облетели и стояли голые и печальные, качая чёрными ветками в предчувствии холодов и зимних метелей. А на работу утром в тот день не вышел ни один человек из администрации собора. Все ушли в отпуск. В тот день мне казалось, что в храме из его работников я вообще одна. В обед в столовую пришли всего два экскурсовода. Из контрольно-пропускной службы видела только одного мужчину, который и в обеденный перерыв остался сидеть в служебной будке на контроле при входе в Исаакий. Весь женский коллектив контрольно-пропускной службы, во главе с начальником, исчез.

После рабочего дня спустилась в подвал, чтобы забрать в шкафчике личные вещи. Вдруг слышу:

Я оглянулась и увидела женщину. Она держится от меня на расстоянии примерно в шесть метров. На фоне серых подвальных стен её очень хорошо видно. Будто свет идёт от неё. Эта женщина, разговаривая со мной, всё время двигается. Одета просто, но ярко: белая блузка и красный, широкий и длинный сарафан. Такой, как на крестьянках до революции с полотен Васнецова. Раньше среди работников в храме её не видела. Однако ощущение, что она знакома. Но на контроле она точно не работала! А экскурсоводы собора выглядят совсем по-другому. На каждом из них обязательно какой-нибудь модный аксессуар одежды. И взгляд у них иной: твердый. Эта женщина на меня не смотрит и в то же время как будто смотрит. Может быть, она из тех людей, кто убирает храм? Нет, непохоже. В соборе работает народ разный. В нашем обществе законов по охране труда сейчас нет. Всё перемешалось. Бывшие научные сотрудники моют полы: кто в музее, кто в ресторане. Каждый выживает, как может. Поэтому определить человека по внешнему виду к профессиональной принадлежности сложно. А женщина опять говорит мне:

Валентина Васильевна, придёте на будущий год работать в собор?

Нет, на уборщицу она явно не похожа. И снова женщина говорит мне так ласково, будто видеть ей меня радость:

Валентина Васильевна, обязательно приходите на следующий год работать в собор.

Но ко мне не подходит. Чувствую, что и мне подойти к ней нельзя. Подсознательно понимаю, что женщина в курсе всех здешних событий. Откуда вот только она взялась? Отвечаю неопределенно:

Не знаю…

Я уходила, а в след мне неслось:

Валентина Васильевна, обязательно приходите работать в Исаакиевский собор следующим летом!

Удивлённая участием, не знала, что ответить и что думать об этой странной встрече. Но та женщина меня поддержала. Грусть ушла.

Покидая Исаакиевский собор, из подвала опять поднялась в храм. Постояла посередине зала, любуясь его красотами. Вдруг меня поразила радостная мысль: «Неужели приходил кто-то из святых поддержать меня»! С этой радостной мыслью, перекрестившись на воскресшего Христа в алтаре, вышла из собора через южные ворота. Остановилась около сквера напротив храма и оглянулась на него. С барельефа «Поклонение волхвов», юный Христос радостно тянет к людям руки…

Дошла до памятника Николаю Первому на Исаакиевской площади, и опять повернулась лицом на собор. Сделала прощальное фото на память. На фоне Исаакия, элегантный памятник по проекту Монферрана: всадник на коне на двух точках опоры, освещённый солнцем. Изваян он группой художников, среди которых скульптор-волшебник Клодт. В лучах заходящего солнца блестели купола собора. На самом верху неприметная колоколенка, над большим куполом, самый малый, шестой купол собора. Люди обычно его не замечают, поглощённые обозрением красиво разукрашенного крупномасштабного строения. Интересно всё-таки побывать там. Вряд ли мне это когда-нибудь удастся. Но чтобы подняться туда, нужно не бояться головокружительной высоты. В какой-то период своей жизни, я боялась высоты. Теперь не боюсь. Побывав два года тому назад с экскурсией по Шуйскому тракту на Алтае, легко перешла подвесной мост через бурную реку Катунь. Многие туристы из автобуса в ту поездку не смогли это сделать и вернулись назад. А у меня тогда было такое чувство, будто мост, раскачиваясь, подбрасывал меня верх, и я словно летела над бурной рекой с порогами. Тот переход через реку Катунь по ощущению был для меня упоительно прекрасным. Отшельника, живущего на другом берегу в тех местах не видела, но на святом месте побывала.

Мысленно возвращаюсь к надписи на фронтоне собора: «Храм мой храмом молитвы наречётся». Когда это будет? Наверное, когда-нибудь все-таки будет. Тогда в соборе будут постоянно возноситься к небесам молитвы к Богу с просьбой о мире и любви людей друг к другу. Туристы в храме - это суета сует, отступление от истинного назначения собора.

Меня опять приглашают работать в музей восковых фигур. Поеду в командировки. Посмотрю города, в которых не бывала.

А право отстаивать собственное «я», у нас никто не отберет. Эта та самая свобода воли, вложенная в человека Богом.

Мне не раз приходилось слышать, что человечество за две тысячи лет не изменилось. Изменилось, да ещё как! С приходом на Землю Иисуса Христа, вместе с его учением люди получили нравственный ориентир. Духовность сделала людей людьми, отделив их от животного мира. Но трудно внедряется слово Господне в сердца людей. Хотя всё элементарно: жить по заповедям Божьим просто, а не соблюдать их, стыдно. Но часто люди, чтобы избежать лишних волнений, не сопротивляются дурным поступкам, не понимая, что такое спокойствие обманчиво. В назидание всем верующим и не верующим, а так же сомневающимся в промысле Божьим, в Иерусалиме, в храме Воскресения Господня, каждый год совершается чудо. Вот уже два тысячелетия на Пасху православный священник выносит людям священный огонь, даруемый Иисусом Христом. Вместе с чудом явления, тот огонь короткое время не жжёт и врачует все болезни.

Некоторые ключевые моменты в истории человечества прочно вошли в сознание людей:

Во многих местах на Земном шаре святые люди оставили свои записи о духовном опыте жизни.

Многие литераторы оставили на Земле нравственные книги с нравственным ориентиром в жизни. И среди них, главный из писателей, русский поэт Александр Сергеевич Пушкин.

В середине прошлого века вторая Мировая война унесла миллионы жизней. Мирная жизнь в Европе началась с Нюренбергского процесса. Военных преступников за преступления над человечеством судил международный трибунал. Такого в истории человечества не было.

Весь мир имеет уроки нравственной чистоты людей России, посмотрев удивительные фильмы русских кинематографистов о Второй Мировой войне: «Баллада о солдате». «Отец солдата», «Летят журавли».

Во многих точках земного шара разные конфессии живут в мире и согласии друг с другом.

Кроме того: ряд стран победили порок воровства.

Во многих странах под запретом проституция.

Средства массовой информации России все события на Земле держат под контролем. Общественная программа «Время» каждый день подводит итог происходящему в мире, осуждая преступления и помогая людям видеть человеческие отношения с нравственной стороны, такими, какими они должны быть.

В жизни везде, на каждом этапе идёт борьба добра со злом. Победы даются нелегко. Главное, чтобы человек не сдавался, твёрдо веря, что правда неизменно побеждает. К сожалению, не всегда сразу. Нужно, чтобы человек не сдавался в борьбе за справедливость. Бог добр к людям, но Он не дедушка, который спешит выполнить желания людей. Просьбы без внимания не останутся. Всему своё время, а у Господа оно, не равнозначно земному измерению.

Шагая домой с работы из собора, подводила итог ушедшему сезону. Несмотря на трудности, летом была довольна. Всё плохое из памяти, исчезло. В душе остались только яркие картины убранства Исаакиевского храма, верно указывающие главный путь. Ещё со мной была радость завершённого дела. За выходные дни в летний сезон я дописала небольшую повесть. В её сюжет положены драматические события, свидетелем которых невольно оказалась в прошлом. Герои повести - два парня из общежития.

Собираясь в командировку с выставкой восковых фигур в город Баку, отнесла написанную повесть в журнал «Нева». Первоначально повесть называлась: «Двое». Позже, издав книгу, я дам ей другое название: «Если бы молодость знала».

В молодости я с упоением читала со сцены стихи Александра Блока: «И вечный бой, покой нам только снится»! Но настоящие битвы всегда впереди. Чем старше человек, тем больше у него ответственности перед собственной душой, которая сжимается, уклоняется и прячется от наших скверных поступков, страдая, когда мы её предаем.

После сентябрьских холодных и ветреных дней в город пришёл октябрь. В этом году он необычно теплый и солнечный. По-прежнему любуются люди на славный город Санкт-Петербург. А он выставляет на всеобщее обозрение храмы под золочёными куполами, разукрашенные дома, скверы и памятники. Реки и каналы, как зеркала отражают небо. Чугунные ограды украшают городские интерьеры замысловатым чёрным кружевом. В тёплые дни улицы города, как по мановению волшебной палочки, заполняются туристами. Идут любоваться люди на роскошь Исаакиевского собора, богато украшенного внешнее и щедро убранного внутри. Но редко кто читает надпись на фронтоне над портиком: «Храм мой храмом молитвы наречётся»…

03. 01. 2013 г. - 21. 07. 2013 г. 17. 09. 2015 г.

Сердобск, малый город России.

Отредактировано: 06. 09. 2017 г.

В праздновании светлых дней памяти Великого равноапостольного князя Владимира, 1000-летия его преставления и памяти Великой равноапостольной княгини Ольги — крестителей Отечества нашего, Руси-России. В Православной вере и православной культуре, особо, как гвоздем по стеклу, воспринимаешь остроту политического ножа, которым некоторая часть либеральных активистов, официальных лиц и чиновников пытается отрезать от Русской Православной Церкви исторически, культурно и духовно ей принадлежащие, но поруганные «активистами в прошлом», православные храмы нашего града Святого Петра. Общая ориентация этой части нашего населения, имеющей даже российское гражданство, настолько нетрадиционна, что часть оная не чувствует ни дух русского языка, ни дух русской культуры, ни дух Русской Православной Церкви.

Это нечувствие духа веры, духа России и это не понимание того, что православный храм по определению есть дом молитвы почти всегда с одинаковой силой проступает, когда заходит разговор с ними и о Благовещенской церкви, и о Исаакиевском соборе, и о Церкви во имя мученика Дмитрия Солунского, и о Церкви памяти усекновения главы Иоанна Крестителя и Предтечи Господнего, как и многих других православных церквей.

Однако, достаточно знания одной только истории Александро-Невской Лавры, чтобы устыдиться своего желания отторгнуть Лаврскую Благовещенскую церковь от литургической жизни Лавры, духовного источника города Петра, его сердца. Фактически вся духовная жизнь нашего города столетиями вращалась вокруг этого духовного очага. Грубо вторгаясь в историю и дух Благовещенской церкви, современные либеральные любители истории Петербурга, грубо попирают народную память о городе и память о наших национальных героях: Александре Невском, а также великом полководце Александре Васильевиче Суворове.

Совсем недавно эти же «активисты от искусства» утверждали, что Благовещенская церковь более подходит для городской скульптуры, чем для литургического действия и молитвы. Их «активисты от власти» вполне креативно воспринимали это кощунство. Понадобились годы для того, чтобы «активисты» смогли серьезно удовлетворить свое право говорить. Но культура создается, прежде всего, для того, чтобы люди цивилизации, люди культуры все более системно и все глубже понимали свой язык, свою культуру, свой дух, и свою веру, прежде всего. А не для того, чтобы заменить дело разговорами, так сложилось, что многие «активисты» все происходящее стараются переложить на совесть советского периода и его последствия, как будто ими можно оправдать и текущий саботаж передачи православных храмов в лоно Русской Православной Церкви.

«Дом мой домом молитвы наречется». Эти слова написаны и на фронтоне Исаакиевского собора, но на деле для литургии и молитвы там сейчас созданы совершенно вокзальные условия и обстановка. Конечно, можно молиться и на вокзале, и в открытом поле, но считать это культурным и цивилизованным достижением могут люди только бездуховные (нетрадиционной ориентации), которые хотят дело заболтать и заговорить. Некоторые из них договорились до того, что Исаакиевский собор никогда Православной Церкви не принадлежал. Вспомнить же, что было время, когда Русская Православная Церковь и Собор не были отделены от Государства, очень трудно, потому что для этого одного только желания говорить не достаточно. Дух храма и дух музея едва ли можно совместить. Также как невозможно совместить дух храма и дух коммерческой наживы, забавы и развлечений.

Приведу еще пример с уничтоженной Церковью «Дмитрия Солунского» на Греческой площади и пример с до сих пор поруганой Церковью «Усекновения главы Иоанна Крестителя» на Лесном пр., д. 16. Оба храма оскверняются до сих пор, там, где у них были алтари и места упокоения усопших, теперь «раскованные» по-современному люди веселятся, танцуют и поют «попсу». Даже по светским законам это кощунство и незаконно. Неужели же властям и предпринимателям невозможно найти более нравственно подходящее место для веселья, танцев, песен, «попсы» и игр? Возникает вопрос: Почему центры веселья, игр и попсы не размещают в Бизнес-инкубаторах? Что дух Бизнес-инкубаторов более целомудренный и более противоречит духу веселья, игр, попсы, азарта и рыночной выгоды, чем дух Православного храма?

Храм по определению есть дом молитвы. И эта евангельская истина есть та лакмусовая бумажка, реакция на которую определяет духовно-культурное содержание активистов, интеллигенции и чиновников, понимают ли они духовную основу нашей культуры и цивилизации, и для чего им нужна Россия и российские храмы и музеи?

Наша современная городская власть, хочется надеяться, ориентирована на возрождение духовных ценностей Православия и Русского мира, на возрождение храмов, памяти наших великих предков, памяти наших духовных учителей и наших великих полководцев. Проблему восстановления полнокровной литургической жизни Благовещенского храма, храма святого Александра Невского и других указанных храмов с их святынями, в том числе, поклонения могиле Александра Васильевича Суворова, мощевикам Дмитрия Солунского, Иоанна Предтечи, Иоанна Кронштадтского в названных храмах надо решить как можно скорее.

Чтобы наши музеи нашли свое достойное место, они должны достойно себя вести относительно духа и истории нашей страны. Кроме того, если мы возвращаемся к нашим духовным истокам, то, конечно, около могилы и креста с мощевиком надо людям иметь возможность полнокровно молиться.

Чтобы власти смогли решить вопрос, связанный с получением музеем и другими коммерческими организациями подходящих помещений вне православных храмов, достаточно властной доброй воли. Понятно, что историческая справедливость должна при этом восторжествовать.

Геннадий Дмитриевич Колдасов , доцент

В последнее время вновь разгораются страсти по поводу передачи Исаакиевского собора Русской Православной Церкви, хотя, казалось бы, недавнее интервью губернатора Санкт-Петербурга Г.С. Полтавченко, в котором он выразил намерение передать храм, поставило точку в этом споре. Однако нет: то здесь, то там проповедуют ополчение против передачи собора Церкви, собираются устраивать всенародный референдум по этому поводу. Чего стоят такие газетные заголовки: «В 2017 году город потеряет Исаакиевский собор!» Как это представляет себе автор? Верующие вынесут на своих плечах гранитные колонны, обдерут позолоту с куполов и растащат по камешку все остальное? Позвольте не поверить, особенно если посмотреть на Казанский или Троицкий Измайловский соборы: они не только стоят на месте, но даже и весьма благоукрасились после их передачи Церкви. Петербург в недавнем прошлом терял храмы по совершенно иной причине. Или православные христиане уже не являются жителями Санкт-Петербурга и лишены своих гражданских прав?

На наш взгляд спорить здесь не о чем. И тем более - нагнетать страсти.

Возьмем правовой аспект вопроса. Существует Федеральный закон РФ № 327-ФЗ «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности» , определяющий «порядок безвозмездной передачи в собственность или безвозмездное пользование религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в федеральной собственности, собственности субъектов Российской Федерации или муниципальной собственности», принятый Государственной Думой 19 ноября 2010 года, одобренный Советом Федерации 24 ноября 2010 года, подписанный президентом РФ Д. А. Медведевым 30 ноября 2010 года. Буква этого закона недвусмысленна: следует передавать «недвижимое имущество… построенное для осуществления и (или) обеспечения таких видов деятельности религиозных организаций, как совершение богослужений, других религиозных обрядов и церемоний, проведение молитвенных и религиозных собраний, обучение религии, профессиональное религиозное образование, монашеская жизнедеятельность, религиозное почитание (паломничество), в том числе здания для временного проживания паломников , а также движимое имущество религиозного назначения». Исаакиевский собор целиком и полностью подпадает под это определение, и в законе нет списка объектов, не подлежащих передаче Русской Православной Церкви в силу их особенного культурного значения. Так что по букве закона Исаакиевский собор должен быть передан Санкт-Петербургской митрополии Русской Православной Церкви.

Противники передачи Исаакия Церкви подают пример правового нигилизма, апеллируя не к закону, а к предрассудкам толпы

Странно, что с этим законом борются правдолюбивые законники, которые пытаются явить себя блюстителями законностями и борцами за правовое государство и гражданское общество. К сожалению, они сражаются за законность очень избирательно, а в случае с передачей Исаакиевского собора подают дурной пример правового нигилизма, апеллируя не к закону, а к предрассудкам и инстинктам толпы, не к основанной на праве демократии, а к произволу и охлократии. «Dura lex, sed lex» - «Закон суров, но это закон»; «Pacta sunt servanda» - «Соглашения (или законы) надлежит исполнять» - говорят римские пословицы. Почему же законы надо исполнять только по отношению к неверующим, а по отношению к верующим можно придерживаться беззакония, как в памятные коммунистические времена? Они предлагают референдум по поводу передачи собора, хотя есть недвусмысленный текст закона и существуют определенные правила гражданского общества. Может быть, пойдем далее и будем устраивать референдумы по поводу того, ходить ли нам на работу или можно ли переходить улицу на красный свет? В истории России ровно 100 лет назад уже был один год, когда страна жила не законами, а референдумами. Например, солдаты на фронте решали, идти ли им в наступление или нет и вообще находиться на передовой или нет. К чему это привело - понятно: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди». Не хочется думать, что противники передачи Исаакиевского собора добиваются этого, прежде всего - на свою же голову.

Ни император Николай I, ни Огюст Монферран не мыслили Исаакиевский собор как музей

К сожалению, встречаются спекуляции по поводу того, что Исаакиевский собор до революции был-де государственной собственностью и не принадлежал религиозной организации под названием Русская Православная Церковь. Во-первых, для данного закона это безразлично: он рассматривает не характер собственности, а характер изначального назначения. А для Исаакиевского собора изначальное религиозное назначение очевидно: ни император Николай I, ни Огюст Монферран не мыслили его как музей. Они в гробу бы перевернулись от подобного предназначения.

Во-вторых, до революции у нас Греко-Российская Церковь Православного исповедания вся была государственной и император считался главным и верховным защитником Церкви, и если исходить из такой кривой логики, то из захваченных после революции храмов, в изрядном числе превращенных в склады и овощехранилища, нельзя передавать ни один. Государственная собственность ведь. Любители таких демагогических рассуждений не хотят принимать во внимание, что государство было православным и строители Исаакиевского собора были верующими православными христианами. Как гласит принцип римского права, «воля завещателей должна уважаться». Исаакиевский собор завещан нам нашими верующими предками. И их волю мы должны уважать, признавая и восстанавливая изначальное религиозное назначение собора.

Однако противники передачи Исаакиевского собора апеллируют к аргументу доступности культурных ценностей, утверждая, что будто бы собор тогда будет доступен только православным верующим и в него не будут пускать иноверцев и атеистов. Вот уже 25 лет, как Казанский собор из музея стал храмом и с Невского проспекта в него может зайти любой желающий, не платя, кстати, за вход ни копейки. Приходят и католики, и протестанты, и мусульмане, и любопытствующие неверующие - насколько помню, ни одного посетителя не то что не экзаменовали на знание Символа веры, но и о вере не спрашивали: пожалуйста, приходите, смотрите, приобщайтесь. То же справедливо и для других храмов Санкт-Петербурга. Мне неизвестен ни один случай, когда человека не пустили в какую-либо церковь из-за его веры.

А теперь рассмотрим проблему доступности культурных ценностей с другой стороны. Как известно, в православные храмы вход бесплатный: ни в одном из них не продаются билеты за право входа. Ознакомимся с прейскурантом прежнего Музея Четырех соборов. Цена полного билета в Исаакиевский собор - 250 рублей. В храм Спаса на Крови - столько же. В Смольный собор до его передачи стоимость билета составляла 150 рублей, а там, собственно говоря, и смотреть было почти нечего, поскольку все внутреннее убранство, включая уникальную хрустальную балюстраду, было разграблено и уничтожено после 1922 года. Теперь прикинем наиболее распространенные зарплаты по России и по Санкт-Петербургу. Так кто же обеспечивает подлинный доступ к культурным ценностям - государство или Церковь?

В связи с этой проблемой вспоминается Толгская икона Божией Матери, которую практически не видели посетители Русского музея, поскольку она хранилась в запасниках и была недоступна для народа, но которой поклонилось более 30 000 человек после ее передачи Церкви в 2011 году.

Другая проблема - сохранность культурных ценностей. Противники передачи собора пугают нас, что Церковь не сохранит отданные ей культурные ценности в силу отсутствия специалистов, невежества и небрежения к ним клириков. Однако «чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» Общая ревизия по стране показала пропажу 83 000 музейных экспонатов. Так что защитникам музейных ценностей лучше начать с себя. Тем более что, несмотря на большую восстановительную работу, целый ряд храмов Санкт-Петербурга и особенно Ленинградской области до сих пор несет на себе следы трогательной заботы государства и музейных работников об их сохранении. Как, например, храм XVIII века святителя Николая Чудотворца в Русско-Высоцком, который закрыли, разграбили, а потом и предоставили ярости стихий, сняв купола в 1980 году перед Олимпиадой, чтобы не светился храм чрезмерно перед иностранными туристами. В результате сейчас вместо храма - живописные руины, в которых уже успело приютиться кладбище.

А другие уже и не несут следы заботы, как, например, церковь Спаса на Сенной, взорванная в 1962 году, храм Спаса на Водах, взорванный в 1938 году, Знаменская церковь, разрушенная в 1940-м, греческая церковь - храм Димитрия Солунского на Лиговском проспекте (уничтожена в 1962 г.) и т.д. Перечислять можно сотнями. Оставшиеся храмы по большей части были разграблены и лишены своих убранств, полностью или частично. Как Смольный собор, например. Или Казанский собор, лишившийся своего уникального серебряного иконостаса - памятника войны 1812 года, поскольку он был создан из серебра, отбитого казаками у французов.

Убранство собора было расхищено: в 1922 году - во время кампании по изъятию церковных ценностей, в 1929-м - после его закрытия

И Исаакиевский собор - не исключение. Значительная часть его убранства была расхищена в 1922 году - во время кампании по изъятию церковных ценностей - и в 1929 году, после закрытия. Моя покойная бабушка Тамара Васильевна Баканова в молодости, проходя в 1928 году мимо Исаакиевского собора, видела страшную картину: из собора выбрасывали иконы, книги, полотенца, облачения и складывали в кучи. Она потянулась было к одной из них, чтобы взять икону и полотенце, и получила прикладом по рукам. А потом все это подожгли…

Представляю, как возмутились бы свободолюбивая пресса и общественность, если бы священники и верующие вломились, например, в Академию Наук или в Законодательное Собрание, повыбрасывали бы оттуда книги, папки с делами и столы и поставили аналои и иконы. Но почему можно поступать наоборот - прийти в Божий храм, повыкидывать оттуда иконы, поставить маятник Фуко и устроить музей - вначале антирелигиозный, а потом архитектурный? И почему некоторых любителей свободы и права вовсе не коробит подобное ненормальное, абсурдное и беззаконное положение вещей, и более того - они стремятся сей абсурд увековечить?

На одном из фронтонов Исаакиевского собора написано: «Дом Мой дом молитвы наречется». Эта цитата из Евангелия от Матфея (21: 13) значит для нас, прежде всего, следующее: храм должен быть именно храмом, не музеем, не местом для развлечений. Для нас это путь к очевидности, к исцелению от подмен и заблуждений прошлого.

Вспоминаются строки Анны Андреевны Ахматовой, написанные в страшные годы ежовщины:

И вот наперекор тому,
Что смерть глядит в глаза,
Опять по слову твоему
Я голосую за.
За то, чтоб стала дверью дверь,
Замок опять замком,
Чтоб сердцем стал угрюмый зверь…

Если мы хотим обезопасить себя от репрессий и беззаконий прошлого, то необходимо восстановить историческую справедливость - вернуть Церкви то, что некогда было беззаконно у нее похищено и отторгнуто, - и прежде всего храмы.

И добавим. Евангельская цитата на фронтоне Исаакиевского собора восходит к пророчеству Исаии, в котором говорится: «Дом Мой дом молитвы наречется для всех народов» (Ис. 56: 7). Исаакиевский собор действительно принадлежит всему человечеству, но это всечеловеческое призвание он может осуществлять только в христианском, только в православном контексте, в котором он и был построен, ибо он создан в конечном счете для Богочеловека и Всечеловека - Христа. При недолжном использовании он становится, по скорбному выражению Евангелия, «вертепом разбойников», каковым он в особенности был в 1930-е годы в качестве антирелигиозного музея.

Исаакиевский собор не только архитектурная доминанта, это еще - и прежде всего - доминанта духовная

Храм должен исполнять свою сакральную функцию - быть местом молитвы, примирения Бога с человеком и человека с человеком, местом собирания народа Божия и народов России, и шире - всего человечества. Исаакиевский собор не только архитектурная доминанта, это еще и доминанта духовная, определявшая некогда и отчасти определяющая и ныне духовное измерение государства Российского, а может быть, и судьбы мира. По выражению замечательного русского писателя Серафима Ильича Четверухина, без молитвы, без богослужения храм - труп. Набальзамированный, но бездыханный. Душа храма - молитва. На наших глазах погибало немало храмов даже не от злобы, а от равнодушия, оттого, что в них не молились и за ними не присматривали. Если мы хотим, чтобы Исаакий зажил полной жизнью, то его необходимо передать Церкви.

И последнее. Некоторые из тех, кто ратует за музейный статус Исаакиевского собора, и не скрывают, что их цель - не сбережение культурных ценностей, а борьба с христианством и с Русской Православной Церковью. Этих геростратов можно только пожалеть, потому что ничего, кроме борьбы, пафоса дискредитации и уничтожения, у них за душой нет. Был бы кому-нибудь известен Губельман-Ярославский, если бы он не был главой Союза воинствующих безбожников? Кстати, он умер с горя после роспуска Союза: жизнь потеряла для него смысл. Этим людям нужны великие потрясения. А нам нужна Великая Россия. С величественным ХРАМОМ - Исаакиевским собором.

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Православное богослужение Великого понедельника содержательно и многогранно. В этот день мы молитвенно поминаем, как Господь предупреждал учеников о грядущих Страстях в Иерусалиме, дал ответ фарисеям о Своей власти и пояснение сыновьям Зеведеевым о первенстве среди учеников, рассказал притчи о двух сыновьях и злых виноградарях, сообщил пророчество о последних временах и проклял бесплодную смоковницу.

Но исторически за четыре дня до Пасхи Господь, вероятно, совершил всего два дела: изгнал торгующих из храма и проклял бесплодную смоковницу. Следовательно, наше богослужение не столько пересказывает все события после входа Господня в Иерусалим, сколько намекает членам Церкви на необходимость молиться, бодрствовать, иметь всегда запас добродетелей, ожидая прихода Небесного Жениха.

Что же означают эти два очень странных поступка: изгнание торгующих из храма и проклятие бесплодной смоковницы?

После торжественного входа в Иерусалим Господь вошел в храм, и, сделав бич из веревок, стал выгонять оттуда овец и волов, опрокинул столы меновщиков и попросил, чтобы вынесли из храма жертвенных голубей (см.: Мф. 21: 12–13; Мк. 11: 15–17; Лк. 19: 45–46; Ин. 2: 15–16). Запрещая проносить через храм посторонние вещи, Он напомнил окружающим слова, сказанные через пророка Исаию: «Дом Мой домом молитвы наречется для всех народов» – и добавил от Себя: – «а вы сделали его вертепом разбойников» (Мк. 11: 17).

В наши дни ревность Иисуса Христа о «доме молитвы» некоторыми критиками трактуется несколько приземлено: поскольку Господь выгонял из храма продавцов, следовательно, любая деятельность старушек за свечным ящиком в православных храмах попадает под запрет на «торговлю». Значит ли это, что в современных церквях никого и ничего не должно быть кроме прихожан и захожан, которые пришли в «дом Божий» помолиться?

О том, что это – достаточно узкое понимание слов Спасителя, нам говорят реалии I века и весь контекст Библии. В древности, как и в наших современных храмах, стояли ящики для сбора пожертвований. Господь одобрил поступок бедной вдовицы, которая положила в сокровищницу храма две лепты (см.: Мк. 12: 42–44). Эти сокровищницы в Иерусалимском храме охраняла специальная стража. Наши сотрудницы, несущие послушание за свечным ящиком, нередко как раз и выполняют функции неких «стражей порядка» и следят за тем, чтобы из храмов не были украдены ценности: деньги, иконы, мощи, сосуды.

Имущественные отношения, прием пожертвований были и остаются неотъемлемой частью функционирования храма. Исцеляя больного проказой, рассматривая случай с корваном как имуществом, посвященным Богу, или случай обиды на брата, Иисус Христос не только не запрещал, но и побуждал учеников жертвовать на храм: «Примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5: 24; см. также: Лк. 5: 14; Мк. 7: 11). В зависимости от социального статуса и материального состояния приносителей, жертвы могли варьироваться от вола до двух горлиц (см. книгу Левит). При этом оценку той или иной жертве в древности давали священники, они же вели соответствующие записи в специальных книгах – так сказать, «за свечным ящиком».

Согласно книге Деяний, первые христиане имели общее имущество (см.: Деян. 2: 45), из фондов которого специально назначенные диаконы оказывали помощь нуждающимся, вдовам и сиротам (Деян. 6: 1–6). Вполне возможно, что уже в древности были не только диаконы, но и диакониссы (см.: Рим. 16: 1), которые помогали оказывать помощь из кассы Церкви и вели учет всех расходов, так сказать, за «свечным ящиком».

Если Господь не запрещает человеку приносить в храм пожертвования и даже хвалит ту женщину, которая потратила на Него лично миро стоимостью в 300 динариев (см.: Мк. 14: 4–6), значит, проблема не в том, что у нас в притворах храмов собираются пожертвования за записки и свечи, а в чем-то большем. Иисус Христос в первую очередь противопоставляет «дом молитвы» – «дому торговли» (Ин. 2: 16), обвиняя иудеев в том, что они сделали «дом молитвы» – «вертепом разбойников» (Лк. 19: 46).

Понятие «дом молитвы» в данном контексте восходит к еврейскому выражению «бэйт тфила» (בֵּית־תְּפִלָּה – Ис. 56: 7). Тфила (תְּפִלָּה ) – это в первую очередь мольба, прошение, плач. Давид плакал о себе: «Услышь, Боже, вопль мой, внемли молитве моей!» (Пс. 60: 1). Через пророка Исаию Господь сказал царю Езекии, что Он услышал молитву его и «увидел слезы его» (Ис. 38: 5). Тфила – это также ходатайство царя или пророка пред Богом за народ (см.: Ис. 37: 4; Иер. 7: 16, 11: 14); это благословение народа священниками (см: 2 Пар. 30: 27); это молитва покаяния (см.: Дан. 9: 3; Неем. 1: 6).

Когда Бог явился ночью Соломону после освящения первого Иерусалимского храма, то сказал ему: «Я услышал молитву твою и избрал Себе место сие в дом жертвоприношения. Если Я заключу небо и не будет дождя, и если повелю саранче поядать землю, или пошлю моровую язву на народ Мой, и смирится народ Мой, который именуется именем Моим, и будут молиться, и взыщут лица Моего, и обратятся от худых путей своих, то Я услышу с неба и прощу грехи их и исцелю землю их» (2 Пар. 7: 12–14).

Из этих слов видно, что прощение грехов и исцеление земли не приходит автоматически как награда за терпение скорбей. Нет, страждущие должны сами смириться, молиться и обратиться от своих худых путей.

От лица Бога пророк Исаия упрекает людей за механическое произнесение слов молитв, в то время как сердце приходящих в храм занято посторонними вещами. «Их страх стал предо Мной просто-напросто заученной заповедью» (Ис. 29: 13). Формальную молитву Господь обесценивает: «Люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня» (Мк. 7: 6). Следовательно, запустение «дома молитвы» начинается с запустения души самого молящегося.

«Дом молитвы» – это не только здание храма , но и всякое место, где собираются верующие, чтобы от глубины сердца едиными устами просить о чем-то Бога . Ибо, где двое или трое собраны во имя Христово, там и Он посреди них (см.: Мф. 18: 20). Иисус говорил Самарянке, что «не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу… но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине» (Ин. 4: 21, 23). Апостол Павел прибавляет, что отныне мы, принявшие благодать крещения, являемся «храмом Бога живаго» (2 Кор. 6: 16) и тела наши – «храм Духа Святого» (1 Кор. 6: 19). «Ибо вы вкусили, что благ Господь, – писал апостол Петр. – Приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое» (1 Пет. 2: 3–5). Посему мы, как камни живого дома Божия, как часть общего тела Церкви, должны «приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом» (1 Пет. 2: 5).

Дерзнем добавить, что слова Спасителя: «Не делайте дом молитвы вертепом разбойников» – относятся не только к каменным храмам и не только к духовенству. «Вертепом разбойников», по пророку Иеремии, дом Божий становится тогда, когда люди, входящие в него, не имеют чистого сердца. «Не надейтесь на обманчивые слова, – говорит Иеремия, – “здесь храм Господень”… вы надеетесь на обманчивые слова, которые не принесут вам пользы… вы крадете, убиваете и прелюбодействуете, и клянетесь во лжи и кадите Ваалу, и ходите во след иных богов, которых вы не знаете, и потом приходите и становитесь пред лицем Моим в доме сем, над которым наречено имя Мое, и говорите: “мы спасены”, чтобы впредь делать все эти мерзости» (Иер. 7: 4–11).

Итак, «вертепом разбойников» может быть не только место, где злоупотребляют храмовыми полномочиями, но и любой человек, в душе которого хозяевами стали страсти зависти, обмана, лицемерия и обиды на брата своего. Таким людям Господь прямо говорит: прежде «примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5: 24). Бог не примет наш плач о грехах, если каждый из нас не простит «от сердца» брату своему его согрешений (см.: Мф. 18: 35; 6: 14–15). Но еще хуже будет с теми, кого уже пригласили на брачный пир Небесного Жениха, а они, пренебрегши этим, пошли на свое поле или на торговлю (см.: Мф. 22: 5). Такие, поистине, обменяли свои души на маммону, сделали свой «дом молитвы» – «домом торговли».

Бесплодная смоковница не виновата в том, что ранней весной на ней еще не было плодов (см.: Мк. 11: 13). Но ее мгновенное засыхание по слову Господа – урок для нас. Своим пышным внешним зеленеющим видом смоковница обещала плоды, а кроме одних листьев ничего не содержала. Так и те, кто имеет только внешний вид исполнителей Закона, а плодов веры не приносит, Господь может иссушить во мгновение ока.

Пусть же, дорогие отцы, братия и сестры, примеры проклятия смоковницы и изгнания торгующих из храма будут для нас предупреждением. Те, кто не сохраняет одежды крещения белыми, кто благочестив только по наружности, но вера его не приносит плода, тому напрасно повторять слова: «Здесь храм Господень». Не стоит обвинять других и духовенство и говорить, что мне не мо лится в таком-то храме. На всяком месте Бог слышит молитву, плач о грехах из глубины сердца. Но если кто-либо, отправляясь в «дом Божий», еще таит обиду на ближнего, тот уже сделал душу свою «вертепом разбойников».

Поэтому давайте будем бодрствовать над своей душой и молиться. Запасемся елеем добродетелей, поправим фитиль в лампадах веры и выйдем навстречу Жениху Чертога брачного. Будем вторить в доме молитвы нашей души песнопение Страстной седмицы: «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду вонь: просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя» .

«И сыновей иноплеменников, присоединившихся к Господу, чтобы служить Ему и любить имя Господа, быть рабами Его, всех, хранящих субботу от осквернения ее и твердо держащихся завета Моего, Я приведу на святую гору Мою и обрадую их в Моем доме молитвы; всесожжения их и жертвы их [будут] благоприятны на жертвеннике Моем, ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов » (Ис. 56: 6–7).

Выражение «дом Божий» в Священном Писании впервые упоминается по отношению к видению Иаковом таинственной лествицы, а не по отношению к конкретному зданию храма (см.: Быт. 28: 17).

В Деян. 16: 13 «молитвенным домом» назван не Иерусалимский храм, а синагога.

Ексапостиларий на утрени богослужения Великого понедельника.